Основа Русского инженерного театра «АХЕ» — это три человека: Максим Исаев, Павел Семченко, Яна Тумина. Корреспондент газеты ВЗГЛЯД Юлия Бурмистрова встретилась с ними, чтобы поговорить о театре.
Разговор и сам получился, как спектакль. Балансируя на тонкой грани между юмором, стебом, серьезностью, можно разглядеть очень уверенную философию жизни.
— Почему «инженерный»?
— Нужно было себя
Когда мы думали, как назвать, было несколько вариантов: конкурент и срастающийся. Мог бы быть «Первый петербуржский срастающийся театр» или еще думали — «Первый петербуржский толерантный театр». Но победил «инженерный».
Романтический образ русского инженера, в фуражке, с молоточками. Это же Чехов! Инженер человеческих душ, кстати, а не просто так. Вот именно поэтому — инженерный.
— А какой у вас был первый спектакль под этим названием? —
— Тогда мы не называли это спектаклями. Исключительно перформансы. Декларировалось, что они все должны быть только один раз, и следующий — абсолютно другой. А теперь мы решили повторять, и поэтому называем спектаклями. Профессионализм в повторе.
— На ваш взгляд, какой должен быть идеальный театр?
— Триста посадочных мест, шаг амфитеатра
— Вы против «бедного театра» Гротовского?
— Бедный театр это убожество! Зрителю должно быть по кайфу. Если я вижу, что в театре нет спинок, я ухожу. Но это мы про театр говорим, ведь мы сейчас театр, а театр создан для зрителя. Мы созданы для зрителя.
— Хорошо, зайдем с другой стороны. Что важнее для вас — форма или содержание?
— Архитектор Фрэнк Ллойд Райт, построивший дом над водой, задал этот же вопрос Ле Карбузье. На что Карбузье ответил, что это нерасторжимые понятия, это единое. И хотя я являюсь антагонистом Карбузье, тут с ним соглашусь. Просто форма сама по себе бесцельна, но и содержание без формы бессмысленно.
Приходить в театр за одним содержанием сейчас, это утопия.
— Что сейчас больше всего затрагивает современного зрителя?
— Театр — сиюминутное искусство. Поэтому всегда в театре только современный зритель. Не было ни одного случая за всю историю мирового театра, от античных мистерий до сегодняшнего вечера, чтобы зритель был несовременный. На сцене современные актеры, а в зале сидит современный зритель. И раз он сидит, значит, его затрагивает. В театр по ошибке зайти сложно, покупают билет, чтобы быть затронутым. Вот и все.
А что именно? Вот когда сделаешь спектакль как режиссер и сидишь в зале вместе со зрителями, поглядываешь на них.
Или вот был случай. Прочли в Интернете в одном блоге. Женщина пошла на «Фауста», но попала на «Белую кабину». И в своем дневнике она пишет впечатление о спектакле как о Фаусте, размышляя об этой вечной истории, хотя смотрела она другое. Но, самое интересное, у нее все очень стройно написано, взволнованно, со словами благодарности.
Ваши спектакли почти не имеют текстов в таком классическом понимании, и тем не менее вы берете крупные литературные мифы за основу. Фауст, Кармен, Гамлет.
На самом деле совершенно случайно получается, что мы выбираем мифы. Ведь выбор был какой — или Винни Пух, или Кармен. В шапку бросили и вытащили Кармен. С Фаустом та же самая история. Думали Пиноккио или Фауст, и опять выпал Фауст.
Пинокио, кстати, не менее интересный архетип. Когда мы думали о нем, мы хотели связать искусственных людей в одну историю: Голем, Пиноккио — это же автоматы, со своей трагедией.
— Но ведь Пиноккио стал человеком в конце. Это Буратино не стал, открыв дверь в светлое будущее.
— Искусственный человечек Адам тоже стал человеком. Видите, как все сложно, а вы думаете, что мы все время шутим.
— На фестиваль вы привезли Фауста. Причем в двух вариантах: «Фауст в кубе» и «Фауст в кубе.
— Зависит от площадки. Иногда болезненно тяжело, так как надо либо резать спектакль, либо заново строить театр. Очень часто бывает, что нужно именно театр построить, причем за один день. Это очень тяжело физически.
— Вы пускаете на свои репетиции?
—