Играй, гармония

Кто говорит, что опера умерла? Беспрецедентный успех «Детей Розенталя» Леонида Десятникова, бурно и с восторженной готовностью принятых публикой, свидетельствует об обратном. «Музыкальное приношение» к подножию оперного жанра (так мыслился автору культурный смысл работы) состоялось.

Леонид Десятников работает на контрастах, общается с публикой, пытается вовлечь ее в диалог о том, что есть опера. Хочется надеяться, что «Дети Розенталя» останутся в репертуаре надолго и, может быть, войдут в историю. Не в историю заказных политических скандалов, но в историю отечественной музыки. «Дети» говорят языком Вагнера, Верди, Мусоргского, Чайковского, Римского-Корсакова, Стравинского. Но это не пародия и даже не стилизация — хотя способность к мимикрии у Десятникова прямо-таки фантастическая; пожалуй, лишь Стравинский мог бы переиграть его на этом поле. Дело обстоит сложнее: сочинение Десятникова указывает вектор нашего «коллективного музыкального сознания», обобщает и в сублимированном виде выдает эстетическую парадигму, формирующуюся в начале нового тысячелетия. 

Десятников использует приметы стиля и жанра как алфавит, каждая буква которого становится материалом для строительства оперы. Во главу угла становится не «как», но «что». Неважно, каким языком выражена мысль, — важно, что она выражает. Любовь, нежная братская привязанность, отцовская забота обретают у Десятникова форму канонических арий, дуэтов, ансамблей. Каждая из картин — словно мини-опера одного из композиторов-дублей. Невыразимо прекрасная, до «сладости», музыка любовного дуэта Тани и Моцарта льется баркаролой, как в романсах Глинки или Римского-Корсакова. Светлый хор Viva I'amore, выписанный в вердиевском духе, славит всепоглощающую силу любви…

То сквозит знаменитый «тристановский» аккорд томления (Первая картина, с Вагнером), то возникает аллюзия на тему Евхаристии из «Парсифаля». Во время проводов усопшего генетика Розенталя похоронная процессия движется под музыку, структурно копирующую Траурный марш из «Смерти Зигфрида». В сцене у трех вокзалов Десятников с поразительной точностью воспроизводит гармонический и интонационный строй Пролога «Бориса Годунова» Мусоргского; в сцене Чайковского с няней пародирует Сцену письма Татьяны из «Евгения Онегина» так остроумно, что зал хохочет. Сам Чайковский выступает как подобие Ленского, романтического героя, поющего лирическим тенором.

Слушатели, пришедшие на премьеру, были способны оценить по достоинству и тонкую игру с характерным «чайковским» стилем, и саркастическое высмеивание исключительно гармоническими средствами бодрой пионерской песни «Эх, хорошо в стране Советской жить». Но все эти передразнивания — лишь удачно найденный прием, как нельзя лучше соответствующий природе дарования Десятникова. Идея построить сюжет вокруг жизни и смерти композиторов-дублей оказалась счастливой. Автор смог разнообразно применить свой талант аранжировщика и имитатора, создав пространство, переливающееся «своим» и «чужим» в столь удачном соотношении, что не скучно ни минуты. Это отнюдь не значит, что Десятников не способен сочинить оригинальную музыку. Просто его оригинальность проявлена в другой плоскости, композиционно-эстетической, а музыка становится авторской главным образом по эмоциональному наполнению. Мир Десятникова полон хрупкого лиризма и маршевых моцартовских ритмов; это мир инфернальных оркестровых мотивчиков и безысходно-суматошных хоров голытьбы.

В театре к исполнению отнеслись предельно бережно и ответственно. Стоит отметить превосходную дирижерскую работу Александра Ведерникова: ему удалось рельефно очертить тембровые особенности партитуры, то и дело отсылающие к «знаковым» оперным фрагментам прошлого, подчеркнуть ведущую роль меди и дерева — особенно «моцартовской» флейты. Певческий ансамбль сложился соразмерный и корректный. Слегка жидковатым для партии сильного драматического сопрано был голос Елены Вознесенской — Тани. Зато голос ее партнера Романа Муравицкого (Моцарт) звучал красиво, сильно, романтично. Правда, кастинг казался не слишком удачным, а певцы вовсе не походили на своих прототипов внешне (особенно Максим Пастер — Чайковский), но это не важно: их характеры очертила музыка.