Леонид Десятников работает на контрастах, общается с публикой, пытается вовлечь ее в диалог о том, что есть опера. Хочется надеяться, что «Дети Розенталя» останутся в репертуаре надолго и, может быть, войдут в историю. Не в историю заказных политических скандалов, но в историю отечественной музыки. «Дети» говорят языком Вагнера, Верди, Мусоргского, Чайковского,
Десятников использует приметы стиля и жанра как алфавит, каждая буква которого становится материалом для строительства оперы. Во главу угла становится не «как», но «что». Неважно, каким языком выражена мысль, важно, что она выражает. Любовь, нежная братская привязанность, отцовская забота обретают у Десятникова форму канонических арий, дуэтов, ансамблей. Каждая из картин словно
То сквозит знаменитый «тристановский» аккорд томления (Первая картина, с Вагнером), то возникает аллюзия на тему Евхаристии из «Парсифаля». Во время проводов усопшего генетика Розенталя похоронная процессия движется под музыку, структурно копирующую Траурный марш из «Смерти Зигфрида». В сцене у трех вокзалов Десятников с поразительной точностью воспроизводит гармонический и интонационный строй Пролога «Бориса Годунова» Мусоргского; в сцене Чайковского с няней пародирует Сцену письма Татьяны из «Евгения Онегина» так остроумно, что зал хохочет. Сам Чайковский выступает как подобие Ленского, романтического героя, поющего лирическим тенором.
Слушатели, пришедшие на премьеру, были способны оценить по достоинству и тонкую игру с характерным «чайковским» стилем, и саркастическое высмеивание исключительно гармоническими средствами бодрой пионерской песни «Эх, хорошо в стране Советской жить». Но все эти передразнивания лишь удачно найденный прием, как нельзя лучше соответствующий природе дарования Десятникова. Идея построить сюжет вокруг жизни и смерти
В театре к исполнению отнеслись предельно бережно и ответственно. Стоит отметить превосходную дирижерскую работу Александра Ведерникова: ему удалось рельефно очертить тембровые особенности партитуры, то и дело отсылающие к «знаковым» оперным фрагментам прошлого, подчеркнуть ведущую роль меди и дерева особенно «моцартовской» флейты. Певческий ансамбль сложился соразмерный и корректный. Слегка жидковатым для партии сильного драматического сопрано был голос Елены Вознесенской Тани. Зато голос ее партнера Романа Муравицкого (Моцарт) звучал красиво, сильно, романтично. Правда, кастинг казался не слишком удачным, а певцы вовсе не походили на своих прототипов внешне (особенно Максим Пастер Чайковский), но это не важно: их характеры очертила музыка.