«Мещане» в культуре глюка

Премьера «Мещан» во МХАТе имени Чехова — знак того, что смена театральных поколений, которую многие воспринимают как апокалипсис, все-таки произошла. На главной сцене страны культовую пьесу Горького («Мещане» Георгия Товстоногова действительно были, может быть, лучшим спектаклем всего советского театра) поставил Кирилл Серебренников, который пьесу, как сам признается, прочел недавно, Евгения Лебедева — Бессеменова не видел даже по телевизору, а МХАТ считает чистым листом, но с гербовой печатью и водяными знаками.

Тридцатичетырехлетний Серебренников — неформальный лидер нового поколения, которое до сих пор не все принимают всерьез. Физик из Ростова режиссуре ни в каком вузе никогда не учился, зато создал студенческий театр (чьи отголоски до сих пор слышны во всех его постановках) и много работал на телевидении, за что получил премию ТЭФИ. Он легко дает интервью — забавные, эпатирующие. Охотно снимается для глянцевых журналов. Он классный пиарщик, что для его поколения принципиально: любой товар надо уметь продать, а из имени хорошо сделать брэнд. У него так и вышло: Олег Табаков звал к себе уже не просто очередного молодого режиссера, а автора модного «Пластилина» по пьесе Василия Сигарева и постановщика провокационной «Сладкоголосой птицы юности» Уильямса, в которой блистательно сыграла Марина Неелова.

Новых «Мещан» легко ругать: там, например, нет Бессеменова в нашем традиционном понимании этой роли. Его старательно играет Андрей Мягков, постаревший лирик, в горестных монологах которого нет-нет да и зазвучат знакомые интонации Жени Лукашина из «Иронии судьбы», — но драмы отца, русского Короля Лира, конечно, нет. Там очень невыразительны исполнители ролей Петра и Татьяны, детей Бессеменова. Наконец, режиссеру, кажется, не слишком важен текст. Он сводит его до уровня картинки, видеоряда, когда, например, Елена вспоминает о своей жизни с арестантами и тут же возникают пресмешные уголовнички с гитарой в руках, они же солдатики в других сценах.

 — Современный текст, — утверждает Серебренников, — надо воплощать через яркие картинки-видения. Этакая культура глюка… Действие становится важнее, чем рассказ о нем…

Высказывание относится и к Горькому, потому что режиссер уже не раз говорил: Горький, когда писал пьесу, был его ровесником, таким Васей Сигаревым начала прошлого века, и текст «Мещан» надо читать как авангардистский. Он так и сделал: вывел на сцену оркестр, который по-своему комментирует все происходящее с детьми, поджег сапоги у Нила в сцене объяснения с Полей, заклеил Татьяне глаза, сделав ее слепой в буквальном смысле. Справедливо рассудил, что никакой особой новой правды за молодыми нет, и придумал им зажигательные сцены самодеятельного театра, когда рабочие разыгрывают «Дона Сезара де Базана»: если что у них и есть, то только азарт, сила и желание жить. Сделал из крохотной роли служанки Степаниды важный образ эдакого духа дома, вечно сплетничающего и шмыгающего повсюду. Наконец, прочел в знаменитой пьесе то, что прочиталось сегодня: историю о бесцеремонном вторжении всех и каждого в чужую жизнь. В этом отношении старики Бессеменовы, их дети и постояльцы одинаково беззащитны перед насилием ближнего. Все они жертвы, даже Нил, хотя Алексей Кравченко и играет в этой роли веселого грядущего хама. Может быть, Горький в «Мещанах» вообще впервые в русской драматургии создал образ коммуналки, большой многонаселенной квартиры, где негде укрыться от посторонних глаз и где самые интимные твои переживания тотчас становятся всеобщим достоянием. Одна из запоминающихся сцен спектакля — та, в которой черные старухи, как тараканы, неотвратимо заполняют пространство дома, где отравилась Татьяна.

Режиссер и в «Пластилине» — спектакле, после которого заговорили о Серебренникове, не слишком доверял тексту. Успех этой пьесы вообще удивительное явление. Казалось, все были перекормлены «чернухой» на сцене, все устали от социальных проблем и публицистического театра, ан нет: появляется и сразу становится хитом страшненькая история о четырнадцатилетнем мальчике, который живет где-то в глубинке обычной для тех мест жизнью: нищета, пьянство, драки. Тупые продажные учителя, развращенные подростки, насилующие детей взрослые. Постановщик не стал сгущать быт, а создал метафору времени: показал мальчика-старика, пережившего за нынешний российский период столько, сколько и не снилось его родителям при советской власти. В итоге на спектакль в Нижнетаганский тупик, где в Центре Высоцкого арендует площадку Центр драматургии и режиссуры, сегодня не попасть. Традиционный буржуазный театр, то бишь антреприза, оказался побежденным: выяснилось, что не всем по душе его убаюкивающе-ласковые, как в дорогой парикмахерской, движения. 

 — Люди устали быть буржуа, — утверждает Кирилл Серебренников, — они хотят каких-то крайних проявлений. Им нравится то, что происходит в «Пластилине». «Трахнули мальчиков, какой ужас!» И этот «ужас» им определенно нравится. Это антибуржуазный буржуазный театр.

Новые театральные люди легко играют понятиями, жонглируют смыслами. Буржуа, мещане — какая разница? Жизнь все равно интереснее. Они часто работают, что называется, на грани фола, весело балансируя между шарлатанством и новаторством, профессией и любительщиной. Они иллюзионисты: там, где не хватает мастерства, заслоняются трюками или умением зрителя обескуражить и удивить. У этого поколения, воспитанного на клипах и MTV, в ушах все время звучит музыка, и тот же Серебренников прежде всего стремится ритмически организовать пространство. В его спектаклях есть внутренняя подвижность, пластичность структуры. Когда она подкреплена большой актерской работой, многое получается, как в той же «Сладкоголосой птице» с Мариной Нееловой или в «Демоне» с Олегом Меньшиковым. Во МХАТе с артистами оказалось труднее всего. Пишут, что в новых «Мещанах» сосуществуют два принципиально разных стиля игры, — увы: просто одни играют лучше, как Алла Покровская (жена Бессеменова) и Евгения Добровольская (Елена), а другие, и их большинство, — совсем плохо, что становится особенно очевидным при длинных монологах и обилии разговоров. Текст постановщик хоть и игнорирует, но сильно сократить не решился. И текст ему отомстил. Оказывается, героям новой эпохи тоже не все позволено.

 — Я смотрю на своих родителей, — признается Серебренников, — и понимаю, что обладаю гораздо большим эмоциональным опытом, чем они. Они — дети. Советская ситуация предполагала абсолютный инфантилизм. А сейчас 23-летние юноши уже зрелые личности, познавшие падения, взлеты, разочарования, предательства, искушения, боль. Количество прочитанных книг ничего не значит. ..

Неправда: значит, да еще как! Об этом думаешь даже на удачных спектаклях режиссера Серебренникова. Никакая природная одаренность, свежесть восприятия и новый опыт не заменят культуры и мастерства. Это не так очевидно в пространстве малой сцены и со своими актерами. Но когда выходишь на большую сцену, да еще сцену Художественного театра, выясняется, что ты не можешь заполнить ее только собою. Глюков и клипов оказывается недостаточно. В каком-то смысле Серебренников во МХАТе — это Чанс Уэйн из пьесы Уильямса перед священным монстром большого искусства в лице Принцессы Космонополис. Она, как известно, сначала потянулась к нему, увлеклась, а потом бросила — как только на горизонте забрезжил настоящий успех и новые перспективы.