Ленского замели

Говорят, обещанного три года ждут. Меломаны ждали в два раза дольше, прежде чем Музыкальный театр им. Станиславского и Немировича-Данченко представил новую постановку самого главного в своей истории спектакля — оперы Чайковского «Евгений Онегин». Событием едва ли не крупнее самой премьеры стало участие в ней единственной здешней примадонны с мировой репутацией — красавицы Ольги Гуряковой.

Спектакль, разговор о котором шел еще лет шесть назад (тогда сторонники версии Станиславского, с которой и начался театр на Большой Дмитровке, даже организовывали коллективные письма в ее защиту), выглядит так, словно его придумали вчера, не успев толком отрепетировать. Появление в спектакле звезды и вовсе сыграло злую шутку. Все неловкости и нелепости, которые на первых премьерных представлениях можно было списать на неопытность молодых солистов, тут оказались на режиссерском счету.

Первый и единственный раз режиссура Александра Тителя удостаивается аплодисментов ближе к финалу первой части, когда на сцену выбегает милейший пацан, в салазках у которого сидит очаровательная псина. Как известно, детей и животных переиграть невозможно. Их выход всегда срывает овацию умиления. Поэтому именитые постановщики не позволяют себе столь элементарных приемов…

Лаконичная декорация сделана по строгому макету покойного Давида Боровского и красиво освещена Дамиром Исмагиловым. Главный элемент — бело-черные колонны, наклоненные словно Пизанская башня. Это тонкая переосмысленная цитата классического прототипа — предыдущего здешнего «Онегина», который, как известно, воссоздавал интерьер гостиной дома Станиславского. Бесконечно опускаются/поднимаются штанкеты: на них то постельное белье развесят (первое объяснение Татьяны и Онегина происходит среди простыней и пододеяльников), то в гардероб превратят (и все происходящее на сцене вдруг напоминает детские шалости в школьной раздевалке). Кажется, что режиссер просто нарадоваться не может техническим наворотам, как дитя малое — новой игрушке. И правда, после реконструкции сцена театра на Большой Дмитровке — пожалуй, самая оснащенная в Москве. Но вся эта формальная динамика не сообщает никакого эмоционального движения спектаклю. Бедные певцы, постоянно носятся как угорелые, чем вызывают скупые смешки зала. А откровенный хохот, смешанный с негодующим шипением, возникает в тот момент, когда бездыханное тело Ленского в прямом смысле слова выметают со сцены швабрами — вместе с осенней листвой. К тому же за героями пристально наблюдает и комментирует происходящее жестами квартет оживших парковых скульптур…

Оркестр под палочкой своего главного дирижера Феликса Коробова действует супротив статичной режиссуре. Оркестр несется к последней странице партитуры Чайковского, словно болид к финишу трассы «Формулы-1». И гремит точно так же. Прорваться через это оркестровое «заграждение» у певцов практически нет шансов.

Из всех трех Онегиных (Илья Павлов, Дмитрий Зуев, Андрей Батуркин) Батуркин — лучший. Здесь и благородство тембра, и хорошая вокальная техника — все на месте. Вот только жаль, его Евгений слишком холоден и, кажется, даже расчетлив, будто Мефистофель. Замыкают не длинный список певческих удач Алексей Долгов (Ленский) и Елена Максимова (Ольга), составляющие в спектакле(когда выпадет жребий петь в одном составе) милейший дуэт юности и иллюзорного счастья.

Ольга Гурякова — подобно своей Татьяне — в этом спектакле «совсем одна». Певица как настоящая примадонна позволяет себе не строго придерживаться «режиссерского рисунка» роли, которую она представляла уже десятки раз во всех лучших оперных домах мира, и великодушно освобождает свою героиню от истеричных объятий с подушкой в сцене письма или от пошлого поцелуя взасос с Онегиным в финале. Эта Татьяна искренне боится и одновременно ждет любви и взрослеет не от возраста, а от душевных переживаний. В такую и правда нельзя не влюбиться.