Признаюсь, после
пресс-конференции, посвященной постановке «Мадам Баттерфляй» в Большом театре, на премьеру шел с изрядной опаской. Очень уж странное впечатление осталось от того, как держал себя «главный герой», американский режиссер Роберт Уилсон.
Впрочем, точнее было бы сказать, что главным героем назначил себя он сам: ведь был еще и дирижер-постановщик Роберто Рицци-Бриньоли, была исполнительница роли Чио-Чио-Сан Адина Нитеску
Но им досталось от силы по пять минут. Все остальное время с самозабвением токующего глухаря г-н Уилсон вел свое соло. Для начала (забыв извиниться за 40-минутное опоздание) обстоятельно рассказал, сколько раз он отказывался от предложения поставить «Мадам Баттерфляй» в разных театрах мира. Потом еще более пространно объяснял, что для оперного артиста самое важное не столько издавать музыкальные звуки, сколько слушать: режиссера, дирижера, партнеров. Даже сравнил хорошего исполнителя с охотничьей собакой, которая прислушивается всем телом, а не одними только ушами
Весь этот «спектакль одного актера» с богатой жестикуляцией, игрой голосом, привставаниями был на удивление претенциозен. Возникло опасение а не ушла ли большая часть театрального пыла постановщика в ораторство? К счастью, это оказалось не так. Да, нарциссизма Уилсону не занимать. Это тебе не интраверт Някрошюс или обаяшка Конвичный. Но в конце концов речь ведь не о личных качествах
Собственно, потенциал свой Уилсон доказал еще 30 лет назад, поставив в Нью-Йорке авангардную партитуру композитора-минималиста Филиппа Гласса «Эйнштейн на пляже», чем напомнил, что опера отнюдь не умирающий «нафталинный» жанр. Минимализм стал и его собственной манерой. Теперь это смогли оценить москвичи, посмотрев уилсоновскую версию знаменитой оперы Пуччини о несчастной любви японской гейши к американскому офицеру.
В «Мадам Баттерфляй» постановщик достиг того, чего не удалось сделать создателям мариинского «Кольца нибелунга», показанного в Москве буквально за несколько дней до нынешней премьеры: цельности и лаконизма сценического решения. .. Уилсон выступил в триедином амплуа режиссера, сценографа и художника по свету. Это обеспечило единство замысла и его выполнения.
Спектакль (в отличие от манеры поведения самого постановщика) вышел по-хорошему простым. Декораций практически нет, зато очень важную функцию выполняет задник световой экран с постоянно меняющейся окраской, от огненной до глубоко синей. Это фон и в предметном, и в эмоциональном смысле, поскольку он задает общее настроение действия. На нем резким контуром выделяются фигуры героев. В этой графической ясности безусловно, влияние японских традиций. Вместе с тем Уилсону (и его единомышленнице, автору костюмов Фриде Пармеджани) удалось избежать нарочитой стилизации. Ничто не отвлекает внимание зрителя от главного музыки.
Кроме одной детали того, как решен образ сына Чио-Чио-Сан. Режиссеру, видно, очень хотелось внушить нам, что мальчик для его несчастной, брошенной мужем и отторженной обществом матери больше чем сын: он - божество, олицетворяющее достоинство и бессмертие ее рода. Ну так это ясно и без затейливой пантомимы, придуманной Уилсоном. Зачем было заставлять бедного ребенка не то плавать посуху, не то парить, кружа по сцене словно маленький коршун? Все эти эволюции как раз и отвлекали от музыки. Не говоря уж о том, что для исполнения столь вычурной пластической партии никак не подходил ребенок 3 лет (именно столько сыну главной героини по либретто), пришлось поручить роль мальчику 7 или 8 лет, чем фальшивость образа только усилилась.
Что до музыкального исполнения, то оно показалось весьма неровным. Первенствовала во всех отношениях Адина Нитеску румынская певица, хорошо знакомая зрителям «Ла Скала», «Дойче Опер», «Опера Бастий», «Метрополитен» и других мировых театров. Ее легкий и, как поначалу послышалось, совсем бесплотный голос буквально расцветал от сцены к сцене. А в образ она вошла настолько, что, по-моему, даже, кланяясь публике после спектакля, плакала по своей безвременно погибшей героине.
Хорошее впечатление произвела Елена Новак очень качественное меццо-сопрано в партии Сузуки. Импозантен (не только вокально, но и внешне) Александр Полковников в роли Принца Ямадори. Право, даже жалко, что Пуччини сделал эту партию такой маленькой. Относительно грамотно провел свою роль Марат Галиахметов (Горо)
А вот исполнители больших мужских ролей оставили желать лучшего. Роман Муравицкий (Пинкертон) не блеснул ни яркостью тембра, ни силой голоса, так что даже грамотный и деликатный дирижер Роберто Рицци-Бриньоли «свой человек» в известнейших театрах планеты, включая «Ла Скала», подчас был бессилен спасти его вялый тенор от «гибели» в волнах оркестровой звучности. Та же судьба растворение в общей звуковой массе частенько постигала и баритон Андрея Григорьева (Шарплес), сам по себе, впрочем, довольно приятный.
Тем не менее зрители, пришедшие на эту последнюю премьеру сезона, долго не отпускали артистов. Тут, конечно, сказалась и традиционная любовь оперной публики к музыке Пуччини, которая способна растопить даже самое черствое сердце. Аплодисменты все не прекращались в конце концов техникам Новой сцены пришлось просто опустить занавес и потушить свет