Безразличный к российским театральным регалиям, Эймунтас Някрошюс пригласил в спектакль как заслуженных и именитых, так и совсем молодых актеров и собрал сильную и талантливую команду. Распределение ролей еще до спектакля казалось идеальным. И премьера только подтвердила снайперскую точность режиссера. Людмила Максакова оказалась идеальной Раневской,
Одна из главных удач спектакля Ермолай Лопахин в исполнении Евгения Миронова. Обычно эту роль трактуют плоско: грубый мужик, который не способен оценить бесполезную, не приносящую дохода красоту вишневого сада. Этот Лопахин совсем другой, тонкий и чувствительный. Видно, что он влюблен в этот чужой для него мир вообще и в Раневскую в частности. Побледневший, со смертельной решимостью на лице он делает ей признание и, вытянувшись перед ней в струнку, видимо, от избытка чувств и нехватки слов вдруг затягивает
Неподражаемо хорош Фирс Алексея Петренко: сгорбленный, с шаркающей походкой и глухим стариковским голосом, он тем не менее производит монументальное впечатление как символ незыблемых основ прежнего патриархального уклада жизни. Именно перед ним Гаев произносит свою пламенную речь к столетнему шкафу. И именно Фирс не только закрывает, как и полагается по пьесе, но и открывает спектакль. В начале он медленно разбирает висящие на стуле плащи всех обитателей усадьбы: с одних бережно стряхивает пыль и носит на руках, как ребенка, другие брезгливо комкает и бросает в угол, выражая свое отношение к каждому их героев пьесы. Но все они, любимые или презираемые, для него, как, вероятно, и для режиссера, недотепы неуклюжие, несчастливые, не справившиеся с жизнью люди.
В финале все герои пьесы, кроме забытого Фирса, прячутся в глубине сцены за частоколом ветряков и, надев бумажные заячьи уши, обреченно дрожат, пока над сценой грохочут выстрелы. Эта сцена продолжает другой эпизод спектакля, когда Варя и Аня вместе с Шарлоттой (эту работу Ирины Апексимовой нельзя назвать удачной) разыгрывают на домашней вечеринке комическую сценку «вдруг охотник выбегает». Тогда «зайчики» падали как подкошенные понарошку. В финале, в том, что все они обречены
Режиссерские находки и метафоры этого спектакля перечислить невозможно. Но постепенно складывается впечатление, что все они существуют как бы отдельно от игры актеров. Бывалые мастера сцены, как послушные ученики, старательно выполняют указания режиссера прыгают на одной ноге, катаются по полу, носятся по сцене и с размаху бьются оземь, но, кажется, не вполне понимают, зачем все это нужно. Столь необходимых в чеховских спектаклях настроения и аромата в этом «Вишневом саду» не появилось. Русские актеры и литовский режиссер сошлись, но той алхимической реакции, что делает спектакль одушевленным, между ними так и не случилось.